История эта произошла 45 лет назад.
Моему отцу позвонила Любовь Спектр, тогда начальник цеха звукозаписи ленинградского
Дома радио, и сказала: «Завтра мы транслируем из Кировского театра
"Пиковую Даму" с участием Преображенской. Не пропусти, пожалуйста!» В
то время не было на долгоиграющих пластинках ни одной записи "Пиковой
Дамы", поэтому у меня с отцом родилась идея записать оперу на магнитофоне.
Помню, я вытащил свой новёхонький магнитофон «Тембр 2М-С» (это была
трёхмоторная модель, рассчитанная на скорость ленты 38 см/с) и подключил его к
старому трофейному радиоприемнику.
Устремив внимание в громкоговоритель
радиоприемника, мы с нетерпением ждали начала трансляции. Неожиданно объявили,
что спектакль начнётся на полчаса раньше обычного, и тут же в эфире воцарилась
мертвая тишина, которая, как мне показалось, продолжалась не менее 10 минут,
затем послышался шум рассаживающейся публики, и голос диктора торжественно
объявил:
«Внимание! Начинаем трансляцию из Театра оперы и балета имени Сергея Мироновича
Кирова оперы "Пиковая Дама" Петра Ильича Чайковского с участием
народной артистки Советского Союза, лауреата Сталинской премии Софьи Петровны
Преображенской».
Снова образовалась тишина, но не надолго, и, когда из громкоговорителя
послышался шум публики, я включил магнитофон на «запись».
«Пиковая дама», да ещё с самой
Преображенской! В те времена одного только известия об этом было достаточно,
чтобы привести такого меломана, как я, в состояние эйфории. Может быть, поэтому
прямая трансляция спектакля, который состоялся 19 января 1958 г., запомнилась
мне на всю жизнь. Попробую рассказать о тех своих впечатлениях.
Итак, зал затих, звучит "Интродукция". Великая музыка пронзила меня
буквально с первых тактов. Я услышал в ней щемящий до боли трагизм и
неотвратимость роковой судьбы. Такого воздействия оперной увертюры я не ожидал.
И только много лет спустя, занимаясь ремастерингом этой, можно сказать,
любительской записи, осознал: спектакль тогда вёл дирижёр высочайшего уровня.
Звучат аплодисменты, и вот поднимается занавес. Жизнерадостный хор детей
рассеивает мрачные мысли… Сцены сменяют друг друга... Наблюдая за этим калейдоскопом
театрального действа, не перестаю удивляться тому, как естественно всё
происходящее, и, в то же время, как оно взаимосвязано. Почему-то совсем не
слышно характерных для живого спектакля огрехов, таких, как паузы между сценами
и т.п.
С нетерпением ждал я появления
незнакомого мне Германа–Гаврилкина. Его выход в первой картине оперы вызвал у
меня смешанное чувство. С одной стороны – не совсем привычный тембр голоса
певца, и к тому же не такой роскошный, как, скажем, у Нэлеппа. С другой стороны
– он чем-то напомнил мне голос Александро Валенте в роли Канио. Кстати,
благодаря этой ассоциации меня осенило! Ведь Герман–Гаврилкин (как и
Канио–Валенте) одержим безумной страстью, а, значит, он должен петь именно так,
то есть напряжённым и опустошённым по тембру голосом… Однако события
стремительно развиваются! На сцене появляется поддерживаемая Лизой Графиня. Зал
разражается аплодисментами. Артисты пытаются петь, но это им не удаётся, потому
что аплодисменты не стихают (это хорошо слышно в записи)… Но вот зал, наконец,
смолк, и в наступившей тишине звучит квинтет: «Мне страшно!» Конечно, от
Преображенской я ждал многого, но музыкальная реальность превзошла мои
ожидания! Произнесённых ею всего нескольких фраз: «Кто этот офицер?… Откуда
взялся он?.. Какой он страшный!» было достаточно, чтобы убедить меня: Графиня –
центральная фигура в опере. Я услышал в голосе Софьи Петровны абсолютно точную
интонацию и ещё почувствовал исходящую из неё огромную силу. Именно благодаря
этой силе содержание «Пиковой дамы» раскрылось для меня в своём подлинно
зловещем значении.
Ну, а Лиза? Как она смотрится на
фоне таких ярких персонажей, как Графиня и Герман?
И здесь для меня приятная неожиданность: Лиза–Ревина – женственна, очень
естественна, поёт аристократично, без налёта академичности. Она прекрасно
вписывается в ансамбль исполнителей. Вообще, я должен отметить, что все без
исключения артисты – участники этого спектакля выступали тогда как-то особенно
приподнято.
Но вернёмся к Герману–Гаврилкину. Серьёзным испытанием стало для него ариозо:
«Прости, небесное созданье», в первую очередь, благодаря возможности
сопоставить его с исполнением Николая Печковского, сохранившимся в грамзаписи
на 78 об/мин.
Может быть, неправильно сравнивать
«великого» Германа с относительно рядовым солистом Кировского театра, тем не
менее, я осмелился это сделать.
В интерпретации ариозо Печковским отмечается поразительно точное ведение
интонации. Я бы сказал, что в этом он чем-то похож на Преображенскую. Однако
его Герман, как мне кажется, выпадает из сюжета оперы. Он – вальяжен, слегка
гнусавит и работает в основном на женскую часть аудитории. У Германа–Гаврилкина
интонации не так точны, но этот недостаток с лихвой искупается его
одержимостью, а, значит, и его неразрывностью с сюжетом оперы. Именно этим Гаврилкин
подкупает!
Прозвучало ариозо Германа, и сразу
за ним мрачное напряжение в оркестре, стук в дверь, и опять лишь несколько
фраз, брошенных Графиней–Преображенской: «Лиза, отвори!.. Что ты не спишь?..
Зачем одета?.. Что здесь за шум?.. Что это за фантазии такие?.. Не спится!..
Слыхано ли это?.. Ну, времена!!! Сейчас ложись!», обращённые к Лизе,
подействовали на меня, как удары электрического тока. Снова я ощутил
необыкновенную силу её воздействия и поразительную точность выражения ею
музыки!
Хотя и это ещё не вершина!
Кульминация всей оперы – сцена: Графиня с приживалками и её песенка «Ах, постыл
мне этот свет…»
Когда я слышу эту сцену в других исполнениях, я обычно говорю себе: «Пиковая
дама" опять не состоялась!». Сейчас я понял, что без Преображенской опера
не может состояться в принципе, и ещё то, что подобное чудо стало возможным
благодаря замечательному дирижеру Сергею Витальевичу Ельцину. Свою способность
творить чудеса он продемонстрировал не только в этой сцене и
"Интродукции" к опере, но также и в сцене с Германом в антракте к
третьему действию, и в сцене встречи Германа с Призраком Графини, и, конечно
же, – в финале оперы в необыкновенно трагическом звучании оркестра и
заключительного хора, после самоубийства Германа. Остаётся только сожалеть о
том, что до наших дней дошло так мало записей с Ельциным.
*
* *
Спектакль окончен! Долго не стихают
овации! Прямая трансляция из Театра оперы и балета завершена. Я перематываю
последнюю бобину с лентой и выключаю магнитофон. Но, как оказалось, в зале никто
не покинул своего места. Предстояло открытое чествование юбиляра – Софьи
Петровны Преображенской в связи с 30-летием её сценической деятельности.
Чествование началось сразу же после спектакля. Публика волновалась в ожидании.
Ведь многие из тогда присутствующих слышали Софью Петровну в её первой роли –
Амнерис (в опере Верди «Аида»). Другие открыли её только что и сразу полюбили
замечательную артистку! Но вот зал, наконец, затих. Занавес взметнулся! Перед
присутствующими предстала залитая светом сцена, на которой разместились
делегации, специально приехавшие приветствовать юбиляра. В глубине, на красном
бархатном фоне, цифра XXX. Появляется Софья Петровна Преображенская в длинном
тёмно-синем бархатном платье. Рукой, затянутой в белую лайковую перчатку, она
придерживает горностаевую пелерину.
Чествование открыл директор театра
Сергей Николаевич Орлов. Он сказал: «15 января 1958 г. исполнилось 30 лет
сценической деятельности народной артистки Советского Союза, лауреата
Сталинской премии, солистки оперы Софьи Петровны Преображенской. После
окончания Ленинградской консерватории Софья Петровна сразу была принята в
театр, где с первых спектаклей завоевала всеобщее и единодушное признание как
замечательная певица, обладающая прекрасным голосом редкой неподражаемой красоты».
Выступали многие, но слова директора театра, хотя и выдержанные в стиле той
эпохи, были удивительно точны.
Мы перелистнули только одну
страницу истории Мариинского театра, а сколько их было? После юбилея Софья
Петровна Преображенская выступала на оперной сцене ещё около пяти лет. Затем
время постепенно стерло произошедшее из нашей памяти. И только издаваемая
впервые запись того памятного спектакля, которая, кстати, почти полстолетия
пролежала в моем чулане, снова напомнит нам о нетленных ценностях русского
оперного искусства.
© 2003 Анатолий Лихницкий
Послесловие.
Этот текст - один из вариантов
аннотации к только что выпущенной мной в свет звукозаписи оперы. Но это только
лишь официальная версия событий, произошедших 45 лет назад. В реальности было
примерно так.
В 1958 г. мне было уже 22 года.
Тогда я был уже многоопытным радиолюбителем. Собрал не один усилитель на
прямонакальных триодах 6С4С. Кстати, снабдил ими многих коллекционеров
граммофонных пластинок. У меня действительно был магнитофон «Тембр», который
имел скорость ленты 38 см/с, на котором я, между прочим, записал «Карнавал»
Шумана в собственном исполнении. Однако Пиковую Даму я не записывал. Официально
её вообще никто не записывал. Эта запись не числится ни в одной картотеке, так
же как и в дискографии, опубликованной в книге Натальи Крыхаловой “Софья
Преображенская”. Эту запись сделали люди, которые до сих пор отказываются себя
назвать и поставили мне условие, что в случае издания записи оперы я укажу
производителем первичной записи себя.
Я посоветовался с призраком Софьи Петровны, и она одобрила моё решение пойти на
эту ложь во имя благородной цели предъявить миру запись этого спектакля!
Анатолий Лихницкий